Зіма

Рецензия

На малую сцену Купаловского вышла Новая драма, призванная реформировать театральный процесс и найти новый театральный язык. «Зима» Евгения Гришковца в постановке Екатерины Аверковой — одна из немногочисленных попыток белорусских режиссеров найти ключи к тексту, написанному современным языком.

«Зима» — это пьеса, в которой Евгений Гришковец в своем трогательном, искреннем стиле пытается построить ряд воспоминаний человека перед смертью (физической и эмоциональной). И его интересует не столько сама тема смерти, не ее трагичность, внезапность или предопределенность, а именно воспоминания. ЧТО вспоминают два солдата, которые замерзают в лесу, выполняя задание, а не ПОЧЕМУ, ― они это вспоминают. Образ смерти в этом тексте, картонный, ненастоящий, сказочный (сказочность драматург подкрепляет вводом таких персонажей, как Дед Мороз и Снегурочка). У читателя ни на секунду не разрушается образ смерти, созданный индустрией развлечений, — смерть, это не страшно, это то, что бывает с другими, это вроде как понарошку.

Аверкова принимает эту позицию автора, не борется с ним и не интерпретирует текст, пытаясь искать ответы на «Почему?» или насыщая его мотивами трагичности и безысходности. То, что происходит на сцене, напоминает новогодний утренник и советский мультфильм одновременно: Снегурочка (Ольга Скворцова) ловко съезжает с сугробов и вырезает снежинки из бумаги, полярники покоряют полюс, ребята в костюмах зайцев зовут Деда Мороза, пионеры идут на свидание.

Со сцены просто апеллируют к такой категории коллективного бессознательного, как Новый год. Никто не вскрывает нарывы общества и не выводит мораль в конце. «Зима» — это зафиксированный поток сознания, который в первую очередь должен заставить что-то пережить или что-то вспомнить, просто почувствовать, просто создать настроение, а не научить, не объяснить, не заставить подумать.

Режиссерски этот поток сознания выстроен, конечно, очень неровно. Мотив карнавала и Нового года перекрывает и заглушает лейтмотив смерти в спектакле (получается, что собирает все воспоминания в одно целое новогодняя тема, а не тема смерти). Из-за этого сценическое решение Елены Игруши — как будто бы нарисованные детской рукой траурные, мрачные серо-черно-белые елки по вертикальному периметру сцены — работает в полсилы. Актерские этюды (например, когда Снегурочка обводит звезды-прорези на заднике мелом по контуру, так как принято обводить трупы в ходе следственных мероприятий) образуют какое-то единство, но не сочетаются с историями-воспоминаниями солдат о книгах, в конце которых герои умрут, о физической боли внутри.

Нелинейный сюжет спектакля состоит из чередования таких воспоминаний-историй, которые рассказывают друг другу и зрителю сами солдаты (в одном составе Павел Яскевич и Александр Павлов, в другом — Сергей Ковальский и Алексей Чернигин), и воспоминаний-картинок, которые разыгрываются как бы у них в сознании. Воспоминания-истории — это одно из самых слабых мест постановки, потому что решены они очень традиционно: смысловая нагрузка ложится на образы, а не на текст. Но пьеса предполагает другое. Драматург, насколько это возможно на бумаге, обезличивает героев: у них нет имен, а только порядковые номера — Первый и Второй, они солдаты, а значит одеты одинаково. И зрителям должно быть все равно, кто это говорит и какой он, зрителям важно то, ЧТО они говорят, их монологи о том, как хочется курить, или о том, почему никто не будет читать «Анну Каренину». Аверкова не продолжает эту линию драматурга и не выводит текст на первый план. Она концентрирует зрительское внимание на воспоминаниях-картинках, а на воспоминаниях-историях зритель отдыхает и рассредоточивается. Особенно жаль историю о Нарциссе. Один солдат пересказывает другому этот мифический сюжет, но режиссер не обращает внимания зрителя на это. И из спектакля пропадает очень важный символ — человек, любующийся собой перед смертью, символ, в котором соединяются мотивы воспоминаний и смерти.

Воспоминания-картинки решены в карикатурном стиле: герои-покорители полюса движутся, как на ускоренной перемотке, образы созданы в гротескной манере (Скворцова активно, ярко использует мимику; на мужчин надевают смешные заячьи уши). И эта карикатурность очень органично сочетается с текстом, подчеркивает его.

Закончить разговор о «Зиме» хочется сценой из спектакля. Мальчик с разочарованием смотрит на подарки, которые ему принесли, и говорит родителям: «Даже не знаю… неужели вместо всех этих выдумок нельзя было подарить простой велосипед? Мне для счастья, понимаешь, для счастья нужен был велосипед, и все». «Зима» — это сложное повествование с нелинейным сюжетом, без стройной и понятной метафорики, ровного темпоритма, обращенное к чувственному, а не к рациональному началу человека. Если вам, знакомому с Новой драмой шапочно и воспитанному на консервативных академических постановках, нужен для счастья велосипед, а не выдумки — покатайтесь на другом спектакле. 

Елена Мальчевская